Валентин Михайлович Павлов Графика 5 / 32 2

Вот такой Михалыч плут с мухою под мышкой, ему треники не жмут, – Подтяни штанишки! На заводе слыл своём въедливым бобриной, а на даче спал как в чём и под мешковиной. В городе носил костюм и ботинки в дырочку, в Тэле шлялся босиком, высосав бутылочку. На работе эталон – выбрит и причёсан, а в Байково кувырком с тель-авивским носом. За границу в самолёт в галстуке VERSACE, но никто не узнаёт Павлова на даче... И в лесу за речкой он в мохе и трясине, весь облеплен комарьем сам сидит в корзине! Под дождем он сам как гриб под шершавой шляпой, через поле колесит вместе с моим папой. Так вдвоём и подошли к лету прошлогоднему, что понять они смогли, что облагородили? Напилили дров сполна, выпили немало, жизнь обычная была, а теперь не стало...

... зимняя зорька.
Воодушевлённые попытки Григорьича откопать руками вмёрзшую тележку с сомнительным "садовым золотом" успеха не имели. Под скептически-угрожающие реплики Светланы Романовны профессор оставил эту затею до следующего дня, уже вынашивая в голове не менее дюжины способов вырвать свою самодельную гужицу из ледяных клещей поля. Снисходительно кивая на злобный шопот супруги, профессор воинственно взметнув над головой зловонно полыхающий жупел и двинулся к лесу. В нестройном отблеске пламени возникла уходящая вправо знакомая кривая лыжня. "- Здесь доходяга свернул в сторону." – пояснил Григорьич, указывая запыхавшимся женщинам на след. Света упала в снег и её факел с шипением уткнулся в сугробик. "- Собака! " – прохрипела Светлана, брезгливо отряхивая свои многослойные одежды. Зоишна спокойно устремилась по лыжне, переваливаясь, подобно шхуне на волнах."-Уходим с грибной тропы." – шутливо констатировал профессор и заправил выпраставшийся из-за пояса старый льняной подрясник, найденный им в 1975м году на чердаке разрушенной сельской бани и много лет служивший удобной поддёвкой под дачные пальто. Григорьич оглядел едва розовеющий над лесом небосклон. "-Павлов мог замёрзнуть." Пробравшись через снежную гладь до самой дороги на речку, дачники обнаружили вероятную "стоянку" Михалыча. Снег у обочины был характерно примят а рядом темнела сквозная желтоватая проталинка, уходящая, похоже, до самой земли. "-Это он." – глухо промолвила Зоишна, будто бы именно эта характерная проталинка и наводила на мысли о Павлове. Все единодушно закивали и с явным облегчением зашагали по когда-то расчищенной дороге на речку. Стало светлее. Небо за лесом приобретало совершенно фантастические оттенки! От едва уловимого индиго до ошеломительно красивого голубого! Григорьич даже остановился. "-Да Вы только поглядите на это чудо! " – остановил он угрюмых спутниц, указывая на занимающуюся зарю. Женщины остановились подобно коровам и флегматично уставились на завороженного профессора. В предутреннем мраке лицо ректора университета было с трудом узнаваемым. Оно одновременно могло принадлежать как пожилому полинезийскому воину, так и индийскому усопшему после неудачной кремации. "-Володя, а у нас, что масса времени?" – сдерживая негодование, процедила Светлана, состроив свою самую невозмутимую мину. "-Света, порой время меняет свой бег, предоставив бренным существам миг прозрения." – степенно ответил профессор, не в силах оторвать взор от завораживающей палитры зари. Тем временем небо вдруг обрело чуть багряный оттенок и глаза Григорьича заслезились. Он часто заморгал и шмыгнул носом. Света повысила голос: "- Володя, я сейчас тебя вот этим факелом перетяну по башке, будет тебе и прозрение и бренность! А ну, пошли мой пуховик искать! " Профессор только чуть покачал головой в утеплённой свалявшимся мохером бейсболке с надписью " Minnesota Redskins". Его факел уже притухал и теперь чадил каким-то невыносимым могильно-выварным смрадом. Профессор снова принюхался.. Где-то этот запах уже присутствовал, причём, совсем недавно.. Женщины уже подходили к низинке, когда Зоишна заметила в лесу какой-то слабенький огонёк. Селицкая пригляделась. Огонёк то чуть мелькал, то пропадал в темноте, но где-то в одном месте, метрах в пятидесяти-сорока от дороги.. "-Эй! " – радостно позвала она своих спутников – "-Там в лесу, видите?" Все пригляделись во все пять глаз. Может показаться странным, что количество глаз нечетное. Но это не опечатка, ибо не все знают, что у профессора был только один здоровый человеческий глаз, правый... или левый... Но это не суть важно, так как два года назад Григорьич лежал в известном центре "Ф.", где на сумму, вырученную от продажи своей дизельной VOLVO вставил себе фирменный, лицензионный, патентованный "FalconEye". Этим искусственным оком профессор видел хуже, но зато это была высокая технология, и в разговорах со своим младшим сыном Тошей Григорьич по несколько раз протяжно и вкрадчиво приговаривал : "-Вижу-вижу..." Огонёк мелькнул явственно и профессор насколько мог распахнул свой "FalconEye" "- Так это же Хрюндик!!! " – закричал Григорьич, тыча пальцем в направлении леса и чуть ли не подпрыгивая на месте на своих, обутых в прелые обмотки, ногах. Женщины непонимающе уставились на ликующего старца. "-Кто?" – преспросила Зоишна, брезгливо скривившись. "-Мой Хрюндик! " – живо пояснял профессор, задорно глядя на недоумевающую свояченицу. "Работает!!! " – вылупив глаза, так, что обнажились крепления "FalconEye", заорал профессор и бросился к лесу, не по-стариковски перепрыгивая сугробы. Света глядела вслед удаляющейся фигуре мужа и стискивала искусственные зубы. Зоишна перелезла через обледенелый придорожный бруствер подобно вермахтовской САУ времен второй мировой. "-Светуль? А ты чего?" – весело спросила она сестру и задорно махнула ей рукой. Дрэмп нехотя, медлительно, не скрывая своего презрения к ситуации, тоже перебралась через бруствер. Под пятью осенними куртками с символами московской олимпиады, в разношенных, выкрашивающихся мелким паролоном, дутиках "Перестройка", Светлана Романовна Дрэмп так вспотела, что слипшееся бельё сковало и без того ограниченные движения женщины. Выпариваясь свозь замотанный гигантским синтетическим шарфом ворот, телесный жар мешал дыханию. А накопившееся раздражение и злоба на мужа подогревались неизбывной ненавистью к этому колченогому неуду, из-за которого пришлось всю ночь колупаться в снегу и потеть! "-Ну, что там с Хрюндиками?! " – заголосила Светлана, вновь споткнувшись о полы своего не по-росту, всего в разных заплатах рыбацкого плаща поверх многослойной болонии. Профессор быстро достиг кромки леса и, подобно партизану, ворвался в кустарник... Его радостному взору открылась картина настолько же причудливая, насколько и гармоничная. Среди разрытых сугробов и ломаных веток в какой-то воронке сидел, несомненно, Михалыч и обломком лыжины монотонно раскапывал сыпучий снег. Периодически он светил в грязную яму Хрюндиком и снова принимался за раскопки, сопя и чихая, подобно местным кабанам, проделывающим аналогичные процедуры еженощно. "-Павлов, ты похож на гробозора." – усмехнулся профессор, подбираясь ближе к воронке. Михалыч поднял свою рыбью голову и посветил на Григорьича Хрюндиком. Ослепленный профессор закрылся рукой и спросил : "- Порты нашел?" Павлов отвёл фонарик. " Данакючидетатутвыбали." Профессор принялся осматривать место раскопок. "-А они у тебя на брелоке?" – осведомился Григорьич, щурясь и всматриваясь в снег. "-Может быть в чехле?" – бубнил своё профессор, попинывая снежные комки. "- А ты не пробовал звуковой брелок приобрести?" Подошли женщины. "-Магомеееед! " – раздался привычный окрик Зоишны. "-Американец, хи-хи, ха-ха! " – Зоишна была явно обрадована и шутила как умела: "- Узбеееек! Бе-бе-бек! " Профессор умилно косился на свояченицу, не замечая прозрачной сопли, висящей на своём посиневшем носу. "-Павликов, заяц, хватит трепаться! Хи-хи, ха-ха! " – не унималась Зоишна. Дрэмп устало присела на мёрзлый пень. Хмуро глядя на бормочущего в воронке Павлова, Светлана медленно и зловеще процедила : "- Ты тут надолго, придурок носаты? Мы, что тут при тебе няньки по ночам бегать?" – и после трёхсекундной паузы – " А где мой пуховик, харя?" Все внимательно посмотрели на, похожего на миниатюрного мамонта в западне, Павлова. Пуховика на нём не было... Вернее... При внимательном рассмотрении поверх закутанного в древние обесцвеченные пиджаки тщедушного туловца угадывались жалкие обрывки некогда довольно модного в предперестроечном Ленинграде польского пуховика "ЦыцакСуперСпорт". Света не верила своим глазам. Это жалкий колченогий хорь изорвал её надёжный пуховик, который служил ей тридцать пять лет верой и правдой. "-Вова, пошли домой." – тихо произнесла Светлана с лицом инструктора по колесованию, поднимаясь с пня и направляясь из леса.